Договорить он не успел, кусты затрещали, а ругань усилилась. Гальяно выбирался из кустов спиной, спина его, кстати, тоже была расцарапана то ли ветками, то ли девчонкиными ногтями. Саму девчонку он тащил за собой на буксире, едва успевая уворачиваться от пинков и затрещин.
– Дура ненормальная! – орал он во все горло.
В отличие от Гальяно, девчонка сражалась молча, но с неожиданной для ее тщедушного тела силой и отчаянием. Она брыкалась, царапалась и кусалась, но не проронила при этом ни одного слова. Дэн, вышедший, наконец из ступора, бросился разнимать дерущихся и тут же получил удар в живот обутой в старую кроссовку ногой. Кажется, девчонка собиралась драться со всеми сразу, и остановить это безобразие можно было только одним способом – отпустить ее. Потому что по-другому никак. Эта не сдастся, эта пойдет до конца, даже если ей придется умереть в бою. Вот такая она… отчаянная.
– Гальяно, пусти ее! – заорал Дэн.
– Сбежит! – задыхаясь, проорал в ответ Гальяно. – Да успокойся ты, ненормальная! Не собираемся мы тебя бить, только заберем…
Они были у самой реки; кто из них поскользнулся на мокром песке, Дэн не заметил, успел увидеть только, как Гальяно, взмахнув руками, рухнул в воду. Девчонка полетела за ним, Дэн бросился следом, просто затем, чтобы удержать разбушевавшегося Гальяно и дать этой несчастной возможность убежать.
Она не убежала. Она вышла на берег и тут, на берегу, упала коленями в песок. Мокрые волосы оплетали ее хрупкие плечи, точно водоросли, а лицо побелело. Дэн мог бы подумать, что от страха, но знал – от ярости. Взгляд ее ярко-синих глаз задел его лишь по касательной, но даже этого хватило, чтобы дыхание сбилось так, словно ему только что дали под дых. А потом она крепко зажмурилась, замотала головой. От мокрых волос во все стороны полетели брызги. Гальяно перестал наконец вырываться, и Дэн ослабил хватку.
Она стояла так, зажмурившись, наверное, целую вечность. Дэн видел, как медленно высыпается песок из ее сжатых кулаков, как с волос стекает за пазуху струйка воды, как бешено бьется на тонкой шее голубая жилка, как подрагивают длинные ресницы и уголки плотно сжатых губ. Видел, и с каждым мгновением на душе становилось все гаже и гаже. Наверное, не ему одному. Гальяно с видом испуганным и вместе с тем растерянным подошел к девчонке, хотел было коснуться ее плеча, но передумал, отдернул руку.
– Ксанка, – сказал шепотом. – Эй, Ксанка, ты чего? Мы же не хотели… Честное слово! Мы ж думали, ты украла…
Она открыла глаза, разжала кулаки, посмотрела на свои перепачканные песком ладони, по щеке ее скатилась слеза. Не было больше ни злости, ни сметающей все на своем пути ярости. От всего того, что делало ее непобедимой, не осталось и следа. Осталась девочка, жалкая и хрупкая, едва ли достающая макушкой до плеча любому из них. И в глазах ее пополам со слезами плескалось отчаяние. Длилось это всего секунду, а потом Ксанка – оказывается, ее зовут Ксанка – вытерла слезы, поднялась на ноги. На виднеющиеся в прорехах джинсов коленки налипли песчинки, а мокрая майка облегала тело, еще сильнее подчеркивала ее худобу, но она не обращала на это внимания, как не обращала внимания и на обступивших ее парней. Ксанка – теперь, когда Дэн знал ее имя, думать о ней как о незнакомой девчонке не получалось – смотрела только себе под ноги, сосредоточенно смотрела, точно пыталась что-то найти.
Она металась по берегу, всматривалась в речную воду, шарила ладошками в траве, верно, и в самом деле что-то искала. Вот только что?.. Матвей и Гальяно ходили за ней как привязанные, тоже всматривались, тоже искали не пойми что. И только Туча, уже полностью одетый, с безучастным видом стоял у самой кромки воды.
– Что ты ищешь хоть? А, Ксанка?
Гальяно надоели эти бессмысленные поиски, он поймал девчонку за запястье, но она со злостью выдернула руку, решительно заправила за ухо мокрую прядь волос, направилась к Туче.
Они стояли друг против друга: маленькая, как птичка, Ксанка и огромный Туча. Она всматривалась в его лицо, для этого ей пришлось запрокинуть голову. Всматривалась долго, словно пыталась прочесть его мысли, и под ее взглядом Туча вроде бы становился меньше ростом.
А потом она ушла. Вот так же, не говоря ни слова, побрела прочь от реки. Маленькая, насквозь мокрая девочка, потерявшая что-то непонятное, но невероятно важное. Она ушла, а они еще долго смотрели ей вслед, не решаясь ни окликнуть, ни остановить. Что-то было в ней такое… Что-то сильное, несопоставимое с ее почти детской хрупкостью.
В лагерь возвращались в полном молчании. Даже Гальяно держал язык за зубами, лишь изредка бросал задумчивые взгляды на поникшего Тучу. Они успели как раз к вечернему построению, их долгое отсутствие так и осталось незамеченным.
Ночью Дэн проснулся от странных звуков. Выпутываясь из сетей сна, он не сразу понял, что это такое, а когда понял, почти не удивился. Туча плакал, накрывшись с головой одеялом, но одеяло не могло заглушить его отчаянных рыданий. Какое-то время Дэн размышлял, стоит ли ему вмешиваться в чужие проблемы, а потом все-таки решился.
– Туча, – позвал он громким шепотом.
Туча затих, затаился под одеялом. Дэн сел на кровати, спустил на пол босые ноги.
– Ты чего плачешь?
– Тебе послышалось, – донеслось из-под одеяла.
– Возможно. – Он посмотрел в окно. Снаружи была настоящая деревенская ночь, непроглядная, подсвеченная лишь одинокой луной. – А еще, возможно, я знаю, почему тебе так хреново. Это из-за Ксанки, той девочки? Правда?