Алое на черном - Страница 44

Как бы там ни было, но, когда кормилица, уже в который раз, завела разговор о знахаре, я успел разглядеть тень мучительных сомнений, коснувшуюся отцовского лица. И сомнения эти были связаны не с тем, что он вверит жизнь любимой супруги в руки безграмотного мужика, а с чем-то куда более глубоким. Вот только, чтобы проникнуть на такие глубины, моей прозорливости не хватало.

И все-таки он появился в нашем доме. Человек, которого отец не любил и не признавал за лекаря. Я хорошо запомнил тот день. Это был последний день маминой жизни.

Он пришел незваным, не побоялся гнева графа Шаповалова. Высокий, крепкий мужик, еще не старый, но уже полностью седой, отличающийся какой-то особенной, несвойственной простолюдинам статью, спокойный и уверенный. Он пришел, как к себе домой, лишь на мгновение замер перед утратившим дар речи отцом, кивнул сдержанно, не по-холуйски.

– Она хочет меня видеть! – Гость посмотрел на свои мозолистые ладони, точно держал в них что-то дивное, недоступное чужим взглядам. – Я долго ждал, что ты одумаешься.

Он смел смотреть отцу в глаза и разговаривать с ним как с равным. Он смел, а отец не посмел его остановить, лишь устало и безнадежно махнул рукой, отвернулся к окну. К странному гостю бросилась кормилица, засуетилась, запричитала. Мужик коснулся ладонью ее головы, и она вдруг успокоилась, замолчала. Так они и шли молча: впереди кормилица, а следом он. Его тяжелые шаги еще долго были слышны в глубине дома, а потом хлопнула дверь, и все стихло.

Его не было долго. Я устал ждать, но ни за что не хотел пропустить его появление. В душе еще теплилась надежда на чудо, на то, что этому необразованному мужику удастся то, что не удавалось медицинским светилам.

Чуда, увы, не случилось, а что случилось, я до сих пор вспоминаю с недоумением и страхом. Знахарь появился в комнате внезапно, точно подкрался на легких кошачьих лапах, бросил на меня быстрый взгляд, велел:

– Выйди-ка!

Я не посмел ослушаться. Наверное, в том проявилась моя слабохарактерность. Игнат ни за что не позволил бы холопу разговаривать вот так… Но я не Игнат, я послушался приказа, отданного мне холопом. Единственное, на что я отважился, это на то, чтобы обернуться.

Знахарь придвинул к столу стул, уселся напротив безучастного ко всему отца. Что было дальше, я не знаю, тяжелая дверь захлопнулась, отсекая все звуки.

В людской рыдала, вытирая лицо уголком платка, кормилица. Значит, не помог маме этот… знахарь.

– Все, Андрюшенька. – Кормилица громко всхлипнула.

– Умерла?.. – Сердце оборвалось, полетело куда-то вниз.

Она ничего не ответила, точно и не услышала моего вопроса.

– Если он ей не помог, никто больше не поможет… Он сказал – сегодня. Уже сегодня, Андрюшенька. – Кормилица вскочила, закружилась по комнате. – Велел травку заварить, сказал, с травкой она уйдет легко, без мучений. Я вот воду кипячу…

– Кто он? – Любопытство постыдное, неуместное жило во мне рядом с горем. И я ничего не мог с этим поделать.

– Он – Лешак. – Кормилица утерла мокрое от слез лицо. – А как зовут, не помню уже. Хозяйка знает… Росли они вместе, Лешак с твоей матушкой. Вот как брат с сестрой, почитай, росли. А потом, как выросли… – Кормилица не договорила, глянула испуганно. – Пустое это, Андрюшенька. Что там раньше было, не моего ума дело, только она его ждала, умирать не хотела, пока не свидятся, а барин…

Я ровным счетом ничего не понял из этого путаного рассказа. Лишь одно уяснил для себя: матушка и этот странный мужик знакомы с детства, и чувства их связывают теплые, почти родственные, такие, как меня с братом. И пусть они из разных сословий, для истинной дружбы это никакая не помеха.

– Пойду я. – Кормилица посмотрела на меня красными, опухшими от слез глазами. – Он обещал, что поможет травка… Пойду я, Андрюшенька.

Сил оставаться в доме у меня не было, вслед за кормилицей я вышел из людской и едва не столкнулся со знахарем. Он шел, а вслед ему неслись проклятья отца. Никогда раньше я не слышал из уст отца таких страшных слов. Знахарь замедлил шаг, застыл напротив меня, заглянул в глаза.

– Берегись, барчонок! – сказал с угрозой. – Теперь смерть за тобой ходить станет.

Он говорил, а его черные колдовские глаза прожигали в моей душе дыру, разливались ядом по жилам.

– Уйди! – Я толкнул его что есть силы, но он даже не шелохнулся, лишь усмехнулся в усы.

– Никто сначала не верит, а как поверит – уже и поздно. По сторонам гляди, барчонок. Взгляд у тебя цепкий, может, и убережешься.

Сказал и ушел, тяжело протопал к двери. На секунду я ослеп от яркого солнечного света, а потом постыдно, совсем не по-мужски, расплакался.

К ночи матушка умерла. Ушла легко, с улыбкой на губах, как и обещал знахарь. Я успел попрощаться, зашел в ее спальню вслед за отцом, застыл перед кроватью, вглядываясь в родные, до неузнаваемости изменившиеся черты. Мама открыла глаза, посмотрела на меня ясным взглядом, таким покойным, как будто и не было тяжелой болезни.

– Андрюшенька… совсем взрослый стал. – Она посмотрела на отца, сказала с непонятной мне требовательностью: – Володя, ты обещаешь?

Отец долго ничего не отвечал, на нас с матушкой не смотрел, не сводил взгляда с иконы.

– Я много терпела, Володенька. – Голос мамы шелестел опавшей листвой. – За столько лет слова дурного не сказала, пришло время и тебе проявить уважение. Про меня можешь не думать. Привыкла я… Про Андрея подумай, вспомни, у которого из них больше прав… – Говорить ей было тяжело, на лбу и щеках выступила испарина, а ясный взгляд полыхнул весенними зарницами.